ЧТОБЫ ПОМНИЛИ. "ОТЕЦ"

 
Он и в самом деле тогда преподавал историю в школе №1 г. Хвалынска. Когда родителям (мама, Суркова Иолла Павловна, тоже вела уроки истории в школе №4) вскоре предложили поехать поработать учителями в рабочем поселке Возрождение Хвалынского района, они согласились.
                                    
                                                     Педагогический коллектив школы посёлка Возрождение.
 Почти восемь прожитых в этой глубинке лет (с 1955 по 1963 г.г.) оставили по понятным причинам более явный след в моей памяти. Тут уж я имел возможность не только чувствовать присутствие отца и беззаботно пользоваться его добротой, но и начать узнавать и понимать этого близкого мне человека все больше и больше.
Отец охотно проводил время с нами и то, что он при этом с интересом наблюдал за нашим развитием и занимался воспитанием нас, стало понятным лишь много позже. Это сейчас мы знаем, что у него, несомненно, был педагогический дар, что человек он был зоркий и любознательный, а тогда все исходящее от него воспринималось как должное.
Вот как, например, отец приучал нас к физическому труду. Поскольку жили мы в так называемом «финском» доме, где источником тепла служила печь, топившаяся дровами, а вода была лишь в уличной колонке, следовало непрестанно заботиться о том и о другом. Если мама в отсутствие отца, вооружившись коромыслом, и ходила за водой, то заготовка дров на зиму целиком лежала на нем.
В конце лета – начале осени по домам развозили положенные кубометры древесины. Стволы деревьев имели примерно равную длину, но различную степень сучковатости. Их надо было попилить на чурбаки, а те порубить на поленья. Брат Василий и я в меру своих сил стремились помочь в такой важной работе отцу – благо к тому времени оба были уже учениками начальной школы. Мы принимали участие в пилке дров и переноске поленьев, а уж колол чурбаки отец.
Так вот, он умел придать всем этим занятиям не только особую привлекательность, но еще и дополнительный стимул: потрудившись как следует, мы делали перерыв и не просто, расслабившись, отдыхали, а садились в кружок, и … начиналось чтение вслух. Отец читал выбранную им книгу, а мы, затаив дыхание, сидя на своих пенёчках, слушали. Обычно это были приключенческие книги, любимые мальчишками нескольких поколений: «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна», «Остров сокровищ» или, например, «Капитан-Сорви-голова». Отдых кончался, и вновь визжала пила, и стучал топор. Не только мы, но и наши друзья, жившие по соседству, прибегали на помощь и приобщались, таким образом, к труду, а заодно и к книгам.   
Не потому ли работать пилой или топором – до сих пор одно из самых любимых моих занятий (не говоря уж о чтении)!
Также творчески подходил отец и к привлечению нас к занятиям физкультурой, начиная с утренней гимнастики, в которой принимал непременное участие. Собственный пример у него всегда стоял на первом месте. И не только собственный, в перерывах он рассказывал нам об известных борцах и силачах прошлого, таких как Иван Поддубный или Иван Заикин.      
Сам отец, несмотря на худощавость, был хорошо сложен и отличался физической выносливостью. Гимнастикой с гантелями, ходьбой и пробежками он занимался на протяжении практически всей жизни.
Те, кто с ним общался, имели случай заметить его крепкое рукопожатие. А нас малышей удивляла его способность нести ведра с водой на протяжении, может быть, километра, когда по весне приходилось ходить за ней к источнику в степной овраг.
Так что «сильные руки отца», которыми, я помню, ловил он меня, подбрасывая под потолок, - не такой уж в данном случае литературный штамп или фигура речи. Видимо, что-то в физической его организации досталось ему по наследству. Немалой физической силой обладал его отец Василий Григорьевич, работавший одно время молотобойцем на строительстве городских зданий и автодорог Саратова. С детства запомнился мне рассказ о том, как, зайдя однажды на аттракцион «силачей», где сила определялась по отклонению стрелки при ударе молота, он так молодецки жахнул по «наковальне», что сломал измерительный механизм. И очень силен был якобы прадед отца Павел Михайлович, имевший средний рост при широких плечах.
Рассказывают, что он на пару со своим приятелем – таким же силачем. брали старый рельс и, уперев его в какую-нибудь расщелину, на показ сгибали его вдвоем в дугу.   
Но не в силе, да простится мне невольный каламбур, была наиболее сильная сторона отца. Его отличали в первую очередь ум, целеустремленность, волевой характер и целый ряд подкупающих душевных качеств, о которых я постараюсь рассказать впереди.
А пока хотелось бы вернуться к характеристике его особого подхода к детворе и, прежде всего, к собственным детям, т.е. к нам с братом. Вот еще один маленький пример.
В те годы считалось необходимым употребление детьми рыбьего жира, полезные свойства которого для детского организма не подвергаются сомнению и сейчас. При этом вряд ли можно было найти другое более не любимое малышами оздоровительное средство, не считая, может быть, горчичников. Но отец и тут нашел возможность скрасить эту процедуру: он поливал рыбьим жиром куски черного хлеба, а сверху посыпал их зеленым лучком или (зимой, например) соленой капустой. Мы быстро привыкли к снадобью и ели эти «бутерброды» с удовольствием.
Естественно, что к школьным занятиям отец относился с не меньшей ответственностью и не менее творчески. Много позже я узнал, что одна из учительниц их школы, побывавшая у него на уроке, задала отцу вопрос: «Юрий Васильевич, а Вы всегда так воодушевляетесь, когда ведете урок истории?». Отец ответил, что-то вроде: «Приходится заставлять себя так делать». Но, думаю, как всегда, поскромничал.   
Когда я пытаюсь представить, как он рассказывал ученикам о разнообразных исторических событиях, мне вспоминается школьный учитель истории из фильма «Доживем до понедельника». Как вдохновенно Вячеслав Тихонов, исполняющий эту роль, защищает там честь и подвиг лейтенанта Шмидта! Вот так, скорее всего, должен был «воодушевляться» перед учениками и мой отец.
                                                                                                        
                              1955 год, ШРМ - школа рабочей молодежи. Рабочий поселок Возрождение

                                                                         
                                                      Детвора р.п. Возрождение, слева Коля Сурков, справа Гена Ефимов
                           

                                              Второй слева Вася Сурков, крайний справа Коля Сурков

                                                                     

                                                                                       Профессор Неклюдов Ю.А.
Один из его воспитанников той поры, впоследствии известный в медицинских кругах профессор, зав. кафедрой судебной медицины Саратовского государственного медицинского университета Юрий Алексеевич Неклюдов в книге своих воспоминаний «Протоколы хвалынского детства», так пишет о моем отце:
«Были учителя и не только уважаемые, но и любимые. Это, прежде всего, наш классный руководитель в старших классах – Юрий Васильевич Сурков.
Небольшого роста, сухопарый, с неулыбчивым лицом. В отношениях с нами был строг, не допускал и тени панибратства, и ни у кого никогда не возникало и мысли сделать ему какую-нибудь каверзу или как-то подшутить над ним. Вел он у нас историю и какие-то “необязательные” предметы, вроде логики и психологии. Но… главное происходило, когда он, как классный руководитель, проводил регулярные или экстренные классные часы. На них ... обсуждались вопросы текущей успеваемости по всем предметам, конфликтные ситуации с учителями или одноклассниками.
Вскоре мы увидели, что он ”разруливает” ситуации так справедливо, дает такие правильные рекомендации, предъявляет к нам такие, на первый взгляд, суровые требования, которые, однако, приводят к решению проблемы самым оптимальным образом. Все стали ему верить и, постепенно убедившись, что тайная мальчишеская информация от него никуда не уходит, стали доверять ему свои личные секреты и проблемы…
… Ю.В. Сурков стал для нас “критерием и образцом”. В.В. Маяковский говорил: “Я себя под Лениным чищу! “. Весь наш класс может смело сказать, что мы себя “под Юрием Васильевичем “ чистили…».
Я не бывал, к моему сожалению, ни на уроках, ни (позднее) на лекциях отца. Однако помню, каким он был рассказчиком. Поведанные отцом истории всегда оставляли в нас сильное впечатление. Особенно это касается рассказов о войне. Нет, он не был фронтовиком и не участвовал в сражениях. Когда началась война, ему не исполнилось и четырнадцати лет. Однако, в то же время, войну он повидал и пережить ему мальчишке, а затем юноше, пришлось ох как много.
Силою обстоятельств, вся их семья, оторвавшись, так сказать, от саратовских корней, перебралась перед самой войной в Сталинград. В 1942 г., после того, как главу семейства Василия Григорьевича забрали на фронт, отец оказался старшим мужчиной в доме, и все тяжелые работы легли на его плечи. Вскоре, когда началось немецкое наступление на Сталинград, им пришлось пережить страшные августовские бомбардировки, затем и оккупацию (эвакуироваться на левый берег Волги они не успели). Отец рассказывал о прямом попадании бомбы в один из домов, где они временно оказались. Уцелели чудом! Затем пришлось познать горькую долю беженцев, а вскоре, и вовсе - арест и отправку эшелоном в Германию. Благо, в городе Нежине всей семье, состоящей из отца, его матери, бабушки и братишки с сестренкой, удалось при перегрузке в другие вагоны бежать из-под охраны, воспользовавшись случайной суматохой на станции.
Эти и другие события военного лихолетья без сомнения наложили свой отпечаток и ускорили формирование склада отцовского характера. Молодежь тогда, и «дети войны» в особенности, взрослели быстро.
И нет никакого сомнения, что своим поведением и, в том числе, своими рассказами о войне он с самого детства целенаправленно формировал и наше мировоззрение. «Покажи, как ты воспитываешь своих детей, - гласит древняя индийская пословица, - и я скажу, что у тебя на уме».
А у отца на уме к тому времени, кроме всего прочего, были уже и далеко идущие планы - педагогика как наука манила его. И он в 1960 году уехал в Саратов поступать в аспирантуру Саратовского государственного университета                                
                                                         
Это было не простое, но обоюдное решение моих родителей. Читая их сохранившуюся переписку, можно представить тот огромный воз дел, заданий и обязанностей, какой навалился разом на отца - новоиспеченного аспиранта. Не актуальная и, увы, не востребованная ныне, общественная работа отнимала у него уйму времени.
                                                      
  Участие в избирательных кампаниях, чтение лекций, поездки в колхоз, семинары и совещания в парткоме (отец был молодым коммунистом), к тому же разлад в отношениях его родителей не могли не отвлекать от основной задачи – сдачи экзаменов, сначала вступительных, а затем и кандидатского минимума. Зачастую отцу приходилось заниматься по 12-14 часов в день с пятнадцатиминутным перерывом.
Но и при такой занятости он в каждом письме не забывал о нас: интересовался, как мы учимся, просил чаще писать ему и присылать с письмом рисунки. Рисование, он знал, - любимое наше времяпровождение. Более того, сам хорошо рисуя, он и привил нам тягу к карандашам, краскам и бумаге.
                                                      
Безусловно, в отцовских весточках постоянно встречаются вопросы о нашем и мамином здоровье. Отец прекрасно понимал, какая ноша легла после его отъезда на мамины плечи. Молодой женщине теперь кроме большой нагрузки в школе приходилось вести все домашнее хозяйство, включая огородные работы.
При первой же возможности вырваться из круговорота дел, отец стремился приехать хоть на пару дней к нам, повидать всех нас и помочь маме. Как же мы его ждали! Выйдя, бывало, на дорогу, ведущую на станцию, смотрели с Васей сквозь какие-то увеличительные стеклышки, воображая подзорную трубу у себя в руках, - не показался ли, не идет ли уже по дороге. Но он приезжал все-таки редко (так, по крайней мере, нам казалось) и чаще всего ночью, когда мы спали.
Иногда его приезд приходился на зимнюю предновогоднюю пору. В таком случае утром нас будил невероятный завораживающий аромат апельсинов или мандаринов, означавший одно – папа приехал!
Долгое время потом запах цитрусовых ассоциировался у меня с этими счастливыми событиями детства. Тепло от былого общения с отцом сквозь годы продолжает согревать меня!
  Ароматом чуть приметным
                                  Вдруг повеет иногда
        И вернёт в тот дом заветный,
                                  В те далёкие года,
         Где дожди стучат по крыше,
Мамин смех, шаги отца
         За стеной сквозь сон я слышу,
                                  И у жизни нет конца,
     Где в часы досуга книжку
        Вслух читать садимся в ряд -
             Брат, да я, да друг наш Мишка,
                                  А глаза горят-горят…
       Аромат уйдёт - как не был,
                                  Ощущенье не вернуть.
Поглядишь в пустое небо
             И, вздохнув, продолжишь путь...
  Увы, дни отцовской «побывки» быстро проходили, и он уезжал к себе, в областной центр. А мы, мы принимались ждать и вычислять по календарю, который так и назывался в то время - «численник», очередной срок его приезда.
Возобновлялась соответственно и наша с отцом переписка. Даже издалека отцу удавалось управлять нашими занятиями и увлечениями.   
Так, например, накануне солнечного затмения, ожидавшегося в весенние дни 1961 года, он призывал нас, как следует, подготовиться к первому в нашей жизни такому космическому явлению («не пропустите, - писал он, - вы днем увидите звезды»). Советовал нам закоптить с помощью мамы стекла для лучшего рассматривания солнечного диска. Также просил наблюдать в тот момент за поведением домашних животных: не испытывают ли состояния беспокойства или тревоги. Короче говоря, он находил способы и на расстоянии «заражать» нас своим интересом.
А летом 1963 года семья наша наконец-то воссоединилась: мы переехали жить в Саратов. К тому моменту отец, благополучно справившись со всеми препятствиями на своем пути, уже работал преподавателем на кафедре педагогики и психологии СГУ.
Он читал лекции студентам других факультетов. Я уже отмечал, что не бывал на отцовских лекциях, но жена моя, много позже закончившая химфак, вспоминала, что несколько раз он, уже будучи кандидатом педагогических наук, доцентом, читал лекции и у них. Среди студентов химиков распространено было мнение, что Сурков Ю.В. был строгий преподаватель. Что ж, верю…
Однако, в первую очередь строго относился он к самому себе.   Помню, что, поселившись вместе с братом и мамой в доме бабушки, где отец жил все годы учения в аспирантуре, я получил возможность наблюдать, как он готовится к лекциям. Его стол был доверху заложен педагогической литературой, среди которой кроме хрестоматий и учебников, мелькали различные брошюры, журналы и газетные вырезки. Только-только окончив начальную школу, я тогда и понятия не имел о том, что такое лекция, а, тем более, что должна представлять собой серьезная подготовка к ней. Но я помню тот жесткий распорядок работы за письменным столом, который ввел у себя и которого изо дня в день придерживался отец.   
    В своей работе он (а умственный труд, по его признанию, приносил ему удовольствие) безусловно, использовал приемы того, что позже я узнал под названием «научная организация труда». Остро отточенные карандаши разного цвета всегда лежали у него под рукой в определенном месте. Ими он отмечал нужные строки в книге, журнале или плане-конспекте будущей лекции. Если книга была не его, для указанной цели использовались приготовленные заранее закладки.
Вообще он был очень аккуратен в обращении с книгами или рукописями. Начиная с каллиграфического почерка, до изготовленной им подставки для книг - все выходящее из-под его рук было достойно и красиво и, что называется, радовало глаз.
В перерывах между работой отец делал физические упражнения или просто ходил по комнате.
                                    
                                                                Отец и сын. 1964 год. Елшанка.
В летние же дни, когда нагрузка была заметно меньше, мы нередко с ним вместе ходили на пруд, плавали и загорали.   
   С нашим совместным купанием связан один памятный случай, когда отец преподнес мне урок, запомнившийся на всю мою жизнь. Дело было в … (так и хочется сказать в шляпе) шапочке для купания, которую я пожалел дать понырять своему приятелю. Тот сказал, что от воды, попадающей в ухо, оно у него «стреляет». А я не дал, пожалел. По какой причине - не помню, наверно побоялся, что растянет. Да это и не важно. Важно то, как отреагировал видевший все это отец. Когда, почти сразу же, мы пошли с ним домой, и я обратился к нему с каким-то вопросом, ответом мне было полное молчание. Я посмотрел ему в лицо. Таким неприступно суровым и отчужденным по отношению ко мне я не видел его никогда. Он не хотел разговаривать со мной и даже прибавил шагу. Проронив в пустоту еще несколько слов, все с тем же результатом, я прикусил язык и молча засеменил рядом. Чуть ли не до позднего вечера отец «не замечал» меня. Это было ужасно! Наконец состоялось объяснение между нами, во время которого я не удержался от слез, а отец в свою очередь рассказал, как был поражен моим поступком.   
Отцовский «урок» не прошел даром. С тех пор, когда (редкий случай!) меня начинает «душить жаба», вернее начинает только-только шевелиться где-то там, в глубине, я вспоминаю шапочку, уходящего от меня отца и все проходит.
Однако моменты, подобные описанному выше, были редчайшим исключением в нашем общении. Отец был добр от природы и обладал тонким чувством юмора. Я помню его веселые шутки, помню, как радовался он удачным нашим высказываниям, а наиболее забавные, особенно выданные нами в возрасте «от двух до пяти», записывал в специальный дневник.
Сам никогда не скучая, даже будучи в отрыве от обычных дел, отец и нам не давал скучать. В Саратове, в 60-х годах- к прежней практике чтения вслух, добавились игры в шахматы, в слова, сочинения на заданную тему (например, описать картину известного художника или прочитанную книгу). Иной раз, где-нибудь за поселком на полевой дороге он, вооружившись секундомером, устраивал нам состязания по бегу.
Чем взрослее мы с братом становились, тем серьезнее и разнообразнее протекали наши совместные с отцом беседы. Что мы только не обсуждали! Да все. Говоря словами восточного поэта, «от тайн земных и до колец Сатурна». И это во многом благодаря тому, что отец очень много читал, о многом размышлял, а его интересы к научным проблемам были неистощимы и разнообразны. Еще 60 лет назад он интересовался, к примеру, проблемой потепления климата, и его тогдашняя осведомленность в этом вопросе выглядит значительной и сегодня. В оставшихся после него записных книжках встречаются частые описания явлений погоды, попытки объяснения ее аномалий.
И вот я сейчас думаю: не под его ли влиянием я выбрал в результате профессию метеоролога? Скорее всего. Он словно мягко подталкивал меня к этому выбору, с незапамятных времен записывая в тетради показания барометра и уличного термометра, а также комментируя погодные явления. Когда я был уже в 10 классе, он подарил мне книгу «Тысяча и один вопросов о погоде», написанную в увлекательной форме зарубежным автором и этим «добил» окончательно.
Вообще, по моему мнению, весьма трудно отделить в нашей с отцом совместной жизни те моменты, когда он сознательно старался воспитывать нас, от тех, когда просто увлекал своим примером. Дело в том, что ему хотелось подражать. Во многом, если не во всем. Мне кажется, что известное высказывание Чехова о том, что в человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли, вполне применимо к моему отцу. С точки зрения этики и морали его поведение и манера держать себя, будь то на работе, на улице или дома, на мой взгляд, были безупречны. За всю жизнь я не припомню случая, чтобы отец позволил себе хоть один неприличный жест или нецензурное слово, пошлое высказывание. Ни неряшливости в одежде, ни вальяжной или некрасивой позы, ничего этого не было у него. Отец никогда не стремился к роскоши (скорее - к аскетичности, даже в еде) или к какому-то ни было превосходству над людьми. Чуждался всякой рисовки и лицемерия.
                                                         
В одежде всегда был аккуратен, но одевался без всякого шика и без оглядки на моду. Единственно, чего строго придерживался на работе – это им же самим установленного для себя дрескода: костюм, рубашка и галстук. Скромно, но в целом красиво.
Принцип разумной достаточности – вот чем он руководствовался в быту.
  Вообще отцу было свойственно бережное отношение к вещам, и они служили ему подолгу, порой десятилетиями. Отец привязывался к ним. Незадолго перед своим уходом из жизни он поделился со мной сожалением: вот, мол, уйду, а как они без меня будут, пропадут за ненужностью, да и только. В этом было и есть что-то трогательное.
                                                                 
Но «папины вещи» не пропали, он мог бы не волноваться. Что могли, мы с Василием сберегли. Как когда-то в родительской квартире, висит у меня над столом отцовский барометр, по которому я, совсем по-отцовски, постукиваю пальцем. Рядом с ним - картина, подаренная отцу хвалынским художником, которую я помню с тех же времен. Керамическая пепельница отца служит мне для скрепок и прочей мелочи. Впору к антиквариату причислить старые, но прекрасно сохранившиеся шахматы.
Да и стол мой вполне схож с его письменным столом, разве что вместо печатной машинки (она хранится в сарае), центр столешницы у меня занимает компьютер.
  Так что основные вещи отца не просто вновь обрели свое место, а продолжают служить и, будь у них душа, наверное, ждали бы его возвращения. А отец порой, и правда, возвращается к ним, но только в моих снах.         
                                 Снилось мне: за пишущей машинкой
                                Мой отец, как будто бы, сидел.
                                 Клавиш стук то ровный, то с запинкой
                                 Далеко по комнатам летел.
                                   Сигаретный дым клубами вился.
                                 Разгонял отец его рукой.
                                 Он за столько лет не изменился -
                                 Весь такой знакомый и родной.
                               Столько лет, а кажется вчера лишь…
                            - Пап, смотри – а я уж стал седым.
                                 А в ответ ни слова, и ни клавиш
                                                   не слыхать.
                                И сон исчез, как дым.
  Вот я и вернулся к тому, с чего начал. После кончины отца мама не раз говорила со вздохом, что у него была непростая жизнь, многое ему пришлось испытать, перечувствовать. Я уже упоминал о разладе между его родителями, а моими дедушкой и бабушкой. Закончился тот конфликт плохо: дед завел другую семью. Отец, оказавшись между двумя любимыми людьми, глубоко переживал: камнем лежала на сердце семейная драма. В его записной книжке я случайно наткнулся на подтверждение этого. Он пишет, что дал себе в молодости зарок, что у него, в его будущей семье, такого не будет никогда.
И завершая малую часть того, что мог бы рассказать об отце, я хочу подчеркнуть особо – отец выполнил свое обещание: он (в союзе с моей мамой, которая, к сожалению, тоже уже ушла из жизни) подарил нам счастливое детство.

  И вообще, пока он был жив, я мог себя считать вполне счастливым человеком.

Н. Ю. Сурков, 04.11.21 г.     
                                                                             
                                                                                   Часть II.
                         Юрий Васильевич СУРКОВ – педагог, психолог, ученый

"Когда уходим мы к неведомым высотам,
За нами в небе след искрящийся лежит.
И первая любовь с названием "работа"
Останется при нас оставшуюся жизнь."
                                    Ю.Визбор
В известном фильме, школьный учитель истории, рассказывая ученикам о судьбе героя революции, с сожалением констатирует: «От большинства из нас остаётся только чёрточка между двумя датами».
Грустно, но верно. Многие, незаурядные люди, оставляют значительный след своего существования на Земле. Однако, этот плодотворный посев, уже при жизни человека начинает зарастать бурьяном суеты, покрываться коростой зависти и непонимания. После ухода в мир иной - пропадает в небытии. Так устроен мир человеческий, его неблагодарная память.
Неблагодарность Памяти зарождается ещё при жизни человека, когда по каким-то объективным и субъективным причинам его деятельность, его достижения, просто жизнь как Личности - затушёвываются, принижаются и замалчиваются.
Сколь ярким, столь и грустным примером этого трюизма, может послужить судьба Суркова Юрия Васильевича
Прямой, как инверсионный след в чистом небе - путь от учителя истории провинциальной школы, до преподавателя, доцента кафедры педагогики и психологии одного из ведущих Университетов страны, ученого и мыслителя. Впрочем, я уже стал ошибаться. Вероятно, ошибусь не раз. Ученым и мыслителем Юрий Васильевич был всегда! Не случайно он любил шахматы. Мастерски играл в древнюю, мудрую игру, решал сложные задачи и анализировал этюды.
Его аналитический, тонко организованный ум, требовал ежедневной и ежечасной тренировки и деятельности. Редкая в наше время трудоспособность, самодисциплина, организованность и чистоплотность во всем, в том числе и во взаимоотношениях окружающими – как дома, так и на работе.
Отсюда совершенно становится понятна тема его кандидатской диссертации,- «Формирование самоконтроля при осмыслении учебного текста».
Как часто нам не хватает этого самого «самоконтроля», и не только при осмыслении текстов. Да и тексты всё чаще заменяются в учебном процессе тестами не требующими осмысления, а следовательно – самоконтроля.
Изучая и анализируя научные труды Юрия Васильевича, лишний раз убеждаюсь, каким неверным и порочным путем пошла наша система образования в один «прекрасный» момент.
Чтобы понять, разобраться в идеях и постулатах научной работы Юрия Васильевича Суркова требуется скрупулёзно изучить его образовательную и педагогическую биографию, сообразуясь с реалиями того, далеко не простого а, порой, просто тяжёлого времени, именуемого периодом «строительства социализма» в отдельно взятой стране и затем - эпохой «развитого социализма» в СССР.
Диссертацию на соискание ученой степени кандидата педагогических наук Ю.В. Сурков защитил в 1973 году. Защищал в Москве, на Ученом Совете НИИ Общей педагогики АПН СССР. Защитил успешно. Ни одного «чёрного» шара! Но что меня удивило и насторожило! Очную аспирантуру Юрий Васильевич окончил в 1963 году. Как тяжко, в бытовом плане, дались ему годы учебы, описал Николай Юрьевич в своих воспоминаниях. По законам Высшей школы, учёба в аспирантуре должна завершаться точно в срок. Я это хорошо знаю, поскольку сам, в свое время, немного не уложился в положенные рамки и сколько имел от этого неприятностей. А здесь – 10 лет! При том, что соискатель был, человеком ответственным и дисциплинированным.
Что же произошло? Дело в том, что в 1973 году Юрий Васильевич защищал диссертационную работу по совсем другой тематике, отличной от запланированной в аспирантуре. Фактически он написал две кандидатских. Вероятней всего возникли разногласия, возможно и на идеологической почве, между аспирантом Сурковым и руководителями, в том числе партийными «бонзами» университета. Юрий Васильевич был очень честным и прямым человеком, верящим в чистоту научных принципов, неподвластных идеологии.
Поражает объем исследований. Анализу подверглись анкеты и другие опросные материалы более чем 600 (!) учащихся средних школ. Естественно, учитывая педантизм Юрия Васильевича, это заняло немалое время.
Выводы и рекомендации его диссертации актуальны и в наш век программированного обучения, у истоков которого стоял в том числе и Сурков Юрий Васильевич.
Ему претили всяческие «двойные стандарты», особенно, в педагогике. Это мои предположения. Возможно, некоторую ясность внесёт ознакомление с дневниками Юрия Васильевича, если они сохранились и мне будет предоставлена такая возможность.
Это первая загадка.
Вернусь к биографии Юрии Васильевича. Первый документ об образовании Юра Сурков получил в 1946 году в г. Нежине (помните знаменитые Нежинские огурчики?), «що в рідній Україні»! Привожу копию этого документа.
  

1947 год
  Этого оказалось достаточно, чтобы 19-летний юноша, сдав вступительные экзамены, поступил в том же послевоенном, 1946 году- голодном и неустроенном, в Саратовский педагогический институт, который окончил с отличием в 1950 году, по специальности «История» получив квалификацию преподавателя истории средней школы и звание учителя средней школы. Это случилось 29.06.1950 г.
Где- то в это время Юра Сурков познакомился с моим отцом Софьиным Станиславом, окончившим Саратовский юридический институт. Как это произошло, я не знаю и вряд ли теперь узнаю.
Знаю только, что оба были в это время уже женаты и обе молодые семьи были направлены на работу в город Хвалынск, где почти одновременно «родили» сыновей, назвав их обоих Васьками, Василиями, в честь своих отцов.
Судьба Софьина Станислава Васильевича сложилась путано, да и сам он был человеком неустойчивым, хотя талантливым и красивым. Ушли друзья из жизни почти одновременно – в 2008 году.

Последние годы жизни обитали в одном доме на проспекте Строителей, на одной лестничной площадке. Правда, в самом конце своей бурной жизни, мой отец переместился в Базарный Карабулак, где и был захоронен.
Вторая загадка научной биографии Юрия Васильевича, ставшего сразу после окончания аспирантуры в 1963 году, ассистентом той же, межфакультетской кафедры педагогики и психологии.
Юрий Васильевич читал лекции биологам, химикам, математикам и физикам, то есть потенциальным учителям. Что греха таить, большинство студентов СГУ как-то не рвались в школы. Прельщали карьеры инженеров и ученых, благо в то время заводов и НИИ в Саратове хватало. Молодые специалисты были востребованы и неплохо зарабатывали. Однако, лекции Юрия Васильевича неизменно пользовались большим успехом. Это было обусловлено тщательной подготовкой лекционного материала и академической манерой его изложения.
В 1977 году Юрий Васильевич прошел по конкурсу на должность доцента. Излишне говорить, что все эти годы, помимо педагогической и общественной работы, Юрий Васильевич продолжал заниматься своим любимым делом – наукой. Ведь именно, ради неё, он в довольно зрелом возрасте круто изменил свою судьбу, сменив почетную должность завуча школы, на очную аспирантуру.
 
Научные изыскания, размышления, идеи воплотились в План докторской диссертации, который был утвержден в 1985 году Ученым советом по координации педагогических исследований в СССР при Академии педагогических наук, а ранее 30 мая 1984 году был утвержден Ученым советом СГУ им. Н.Г. Чернышевского
А дальше? А дальше - тишина! И уход на пенсию через три года! Судя по некоторым данным уход вынужденный, а потому – мучительный.
Что же случилось? Почему деятельный человек, исключительно трудолюбивый, целеустремлённый, а главное – преданный науке, вынужден был прекратить свои исследования и уйти «на покой» всего в 60 лет, возрасту, даже по тем временам, вполне творческому, тем более, что благодаря рациональному образу жизни, на здоровье Юрий Васильевич не жаловался.
Ещё один документы, поразивший и восхитивший меня!
 

Три месяца обучения работе на ЭВМ 300 часов! Теория и практика! И это в 59 лет!
А ведь Юрий Васильевич вырос и получил основное образование в   годы, когда государство наше считало генетику и кибернетику лженауками, «продажными девками» капитализма. Но дело даже не в этом. Докторант Сурков явно планировал использовать вычислительную технику университета для своих научных исследований.
                                             
  Нет, Юрий Васильевич не собирался уходить на пенсию и прекращать работу над докторской диссертацией. Может быть «ушли»?
Тогда почему? Или все дело в теме работы «Проблема умственного воспитания в истории и теории советской педагогики (1917-1977)»?
То есть, грубо говоря, в Государстве развитого социализма и уверенно шагавшего к коммунизму (правда, в 1985 году, уже становилось ясно, что поход затягивается) имела место быть проблема умственного воспитания.
В 1984 году руководство СГУ им. Н.Г. Чернышевского направляет Юрия Васильевича в институт повышения квалификации АПН и просит предоставить ему условия для работы над докторской по указанной теме и монографии.
Где диссертация? Где монография?
При этом, директор НИИ Общей педагогики, академик Малькова З.А., заведующий лабораторией общих проблем дидактики НИИ Общей педагогики АПН СССР, чл.-корр. АПН СССР Шахмаев Н.М. высоко оценили актуальность темы и её практическую значимость…
Мне кажется, изначально, грандиозная тема была «провальной». Несомненно, Юрий Васильевич справился бы с ней и немало бы сделал интереснейших выводов и рекомендаций. Но… очень скоро стало ясно, что тема опасна, а с приходом «перестройки» - не актуальна. Прозорливый Юрий Васильевич первым это увидел. Более того, почувствовал надвигающуюся угрозу всему тому, на чем более полувека базировалась советская педагогика. Почувствовал и... не смог поступиться принципами.
Не исключаю и целый ряд других причин, но об этом надо писать книгу- исследование. Книгу, в которой попытаться отразить, как в капле кристально чистой воды, Судьбу учителя Суркова, судьбу   нашей Великой страны на протяжении 80 лет.
А пока – более скромная дань Памяти о Юрии Васильевиче. Личные воспоминания.
Первое, самое раннее, относится к 56-му году. Город Хвалынск. Как ни мал я тогда был, но ведь вот запомнил! Настолько был велик накал страстей в споре взрослых по поводу материалов ХХ- го Съезда КПСС, на котором Никита Сергеевич Хрущов выступил с разоблачением Культа Сталина. Естественно я, как всякий гражданин страны знал, кто это был такой. Это был Бог! И вдруг Бога свергли на Землю. Мне это было непонятно. Я уже чётко знал, что Богу кладбище не грозит. Только Мавзолей, рядом с дедушкой Лениным. По этому поводу и собрались взрослые на квартире моей бабушки Тани, матери отца. На войне она потеряла мужа – Софьина Василия Фёдоровича, капитана- артиллериста, пропавшего без вести под Сталинградом и сына Николая, лейтенанта- связиста павшего смертью Героя в 1944 году под Вислой. Именно в тот день я впервые увидел его комсомольский билет, в бурых пятнах крови, с маленькой, рваной дырочкой, через которую ворвалась в молодое, сильное тело безжалостная смерть.
Я как -то фотографически чётко запомнил плачущего, отца, кричавшего,- «Да, он первым, с наганом, встал на защиту Отечества! С его именем люди шли в бой, на смерть! А этот лысый теперь имя его порочит!». Помню, мама, напуганная на всю оставшуюся жизнь, арестами и ссылками родни, одергивала истерящего Стасика и умоляла замолчать.
А Юрий Васильевич, сидел в углу, как раз под портретом Вождя и молчал. Когда отец успокоился, налив и бодро выпив рюмочку, Юрий Васильевич тихо, но отчётливо произнёс фразу, поразившую меня своей простой логикой (я уже во всю умел читать и охотно читал газеты и журналы), - Раз был «Культ Личности», значит «Личность» была!
С милым городком Хвалынском, где прошло мое детство и ранняя юность, связано много воспоминаний, в том числе, и с семьёй Сурковых, хотя в то время, жизненные пути Сурковых и Софьиных географически несколько разошлись. Юрий Васильевич и Иолла Павловна уехали работать в рабочий поселок Возрождение, что в 40 км от Хвалынска, а мои родители были направлены на работу в райцентр Духовницкое, что аккурат на противоположном берегу широченной Волги, посредине которой находился громадный остров «Сосновый» – гордость и краса, как хвалынчан, так и жителей Духовницкого. Впрочем, последние бывали реже на острове, так как, во-первых, ширина реки достигала более трёх километров, а моторных лодок тогда практически не было, а, во-вторых - рядом с селом росла прекрасная дубрава, богатая «дичью и пищей», через которую протекала тихая речка, проток Волги. Там и отдыхали - рыбу ловили, грибы собирали, охотились.
Вот эту красоту и уничтожили в соответствии с планом ГОЭРЛО, впрочем, это другая история, горькая и печальная.
                                                      
Юрий Васильевич, Мария Антоновна Софьина, Иолла Павловна. 1963 год. С. Духовницкое. Фото Васи Софьина
Несмотря на географическую разобщённость, дружба не прекратилась и периодически, главным образом, летом друзья собирались в Хвалынске - у моих дедушки и бабушки по маминой линии, у которых был свой дом, большой и удобный или у вышеупомянутой Татьяны Николаевны, бабы Тани. Впрочем, она была дама очень гламурная, из аристократов, и не любила, когда её называли бабушкой. Посему я её звал Татой, и это нам нравилось обоим. Тата прекрасно играла на гитаре и пела, великолепно танцевала, играла в преферанс и курила тонкие, длинные папироски. Но самое главное – Татьяна Николаевна очень вкусно готовила. Кое-что от неё перенял и я. Когда Сурковы приезжали в гости – был праздник души! Они приносили с собой неповторимую ауру интеллектуальной чистоты, интересных рассказов, тонкого юмора и абсолютного чувства такта и понимания. Иолла Павловна и Юрий Васильевич были людьми высочайшей культуры и широчайшей эрудиции.
Когда собирались в холодное время года - лепили пельмени под руководством Таты. Это тоже был праздник, уже тела. В процессе лепки, рассказывались анекдоты, новости, случаи из жизни. Пели песни. Особенно запомнились «Славный Байкал омулёвая бочка», «Калитка», «Тёмно- вишнёвая шаль»… Выпивали, конечно. Юрий Васильевич, весьма умеренно, но не без удовольствия, становясь забавно расслабленным и добродушным, чего не скажешь о Станиславе Васильевиче, до алкоголя жадного, меры не знавшего, быстро пьянеющего и «дуркующего». Только Юрия и слушался. Уважал.
Много говорили о политике. Ругали Америку, озверевших и зажравшихся капиталистов.
Спорили, в том числе о Коммунизме, который Никита Сергеевич обещал в 1980 году. Я быстро подсчитал, что мне будет уже 30 лет, значит, к сожалению, коммунизм придёт не скоро так же, как и бесплатные конфеты и мороженое, поскольку деньги отменят. Станислав Васильевич в Коммунизм свято верил и доказывал, проливая очередную рюмку, его неизбежность. Юрий Васильевич, сомневался в сроках наступления «рая» и называл цифру лет в пятьдесят. Иолла Павловна и моя мама – Мария Антоновна помалкивали и смеясь говорили,- «Нам и сейчас хорошо, лишь бы войны не было!».
Одна Тата была категорична. Раскладывая в сторонке на изящном карточном столе пасьянс, прищурив глаз от дыма неизменной «пахитоски», говорила, как бы «в сторону»,- Вроде взрослые образованные люди, а в сказки верят!
Права оказалась Тата, красивая, независимая женщина, окончившая акушерские курсы, но толком нигде не работавшая, писавшая с массой чудовищных ошибок (это я тоже от неё перенял) неплохие стишки и романсы, любившая мужчин и красивые платья. Из другого века была Татьяна Николаевна.
Умела гадать на картах. Юрию Васильевичу нагадала больших недругов в жизни, которые помешают ему добиться успехов. Юрий Васильевич только хмыкнул и сказал, - «Всё может, быть».
Однажды, на одной из таких вечеринок, я уже постарше был, Юрий Васильевич, слега выпивший, приобнял меня и спросил, - «Вася, стихи любишь?»
- Не очень, честно ответил я.
- А вот послушай…И он своим характерным, слегка приглушенным, голосом прочел:
« Однажды, женщины Эрота отодрали, досадой раздражён, упрямое дитя, напрягши, грозный лук и за обиду мстя, не смея к женщинам – к нам ярость острой стали, не слушая мольбы усерднейшей стремит…»
Я слушал как завороженный!
- Кто это сочинил, кто поэт, Юрий Васильевич?
- А вот сам и узнай.
Честно скажу, не сразу нашёл имя автора шуточного опуса. Интернета не было, как догадываетесь.
Но когда узнал, то прочел большую часть его произведений. С восторгом слушал рассказы Ираклия Андронникова по радио. Полюбил на всю жизнь. Благодаря учителю Суркову, тонкому психологу, наблюдательному и прозорливому.
В его прозорливости я убедился лично и до сих пор жалею, что не поверил и не прислушался к его мудрому совету.
Однажды, жарким летом, мне было лет 13, отец с Юрием Васильевичем решили съездить на рыбалку с ночевкой. На остров. Меня брать не хотели. Но когда я пообещал, что беру все хозяйственные дела на себя, согласились. Жили мы на острове дня три. На берегу красивого озера, коих на острове было не счесть, равно как и ручьев – ериков. Рыбалка удалась! Погода прекрасная, но комары, скудный запас продуктов, а главное (для моего отца – трагедия) – истощение алкогольных запасов, сократили наш поход. Перед отъездом был королевский обед. Я сварил настоящую «Тройную» уху, пожарил линей, сварил компот из ежевики. Нарезал последнюю буханку хлеба, насобирал дикого чеснока и даже поставил на наш импровизированный стол- расстеленный брезент букетик ромашек в стеклянной банке из-под кабачковой икры производства Хвалынского
 консервного завода. Кстати, кабачки, баклажаны и даже арбузы выращивали на этом же острове, в его ухвостьи. Почва песчаная, воды навалом. Урожаи превосходной продукции были великолепные и обильные! Икра – вкуснейшая. Впрочем, и паюсная икра, в те благословенные времена была вполне доступна. Мяса не было – это факт!

Плотно пообедав и неспешно распив последнюю бутылку «Столичной», мужики раскинулись на травке, блаженно закурив.
Я собрал посуду, помыл, стал укладывать палатку и вещи.
- А ты куда собираешься пойти учиться после школы, на кого? Неожиданно спросил Юрий Васильевич. Отец мой при этом сладко спал в послеобеденной истоме.
- В лётное училище хочу поступать. В Красный Кут. ГВФ! Гордо ответил я, свято веря в свое гражданско-воздушное предназначение.
- А я бы тебе посоветовал поехать в Ленинград и выучиться на кока…
- Я очень уважал Юрия Васильевича, и даже немного побаивался, а посему эмоции сдержал, но был искренне возмущен предложенным вариантом судьбы…
- Вы мне что, предлагаете стать коком Негоро? Жюль Верном я тогда зачитывался до изумления. Поваром?
Юрий Васильевич, как- бы, не замечая моей возмущенной иронии, спокойно покуривая «Приму», отвечал, - Коком. Только не на гражданском судне, а на военном корабле. В Ленинграде есть специальное училище. Будешь военным моряком, мичманом. Моряки народ чистоплотный, честный. Весь мир увидишь, опять- таки.
Сколько раз я потом жалел, что не послушал совета мудрого человека, узревшего во мне то, чего ни я, ни мои родители не смогли заметить и понять.
Благословенный остров Сосновый мы посетили ещё один раз – в более расширенном составе, на моторной лодке. Экспедиция состояла из Софьиных – отца и сына и Сурковых –Юрия Васильевича, Васи и Коли.
Планировали совершить «Кругосветку» - то есть обогнуть громадный остров. Помешала серьёзная поломка двигателя и мы, соорудив шалаш из тальника, очень хорошо провели несколько дней на песчаном берегу любимой нашей реки. С проплывавших изредка пароходов неслась только появившаяся популярная песня в исполнении молодой певицы Людмилы Зыкиной,- Издалека, долго, течет река Волга, течёт река Волга, а мне уж сорок лет…


«Робинзоны». На корме механик Вася Софьин. На носу «лайбы» - Юрий Васильевич и Коля Сурковы. Станислав Васильевич заделывает пробоину в днище.
Фото Васи Суркова
Никогда не забуду наши с Юрием Васильевичем «посиделки» на крыльце Хвалынского дома. Все ещё спали. «Ранние пташки», усаживались на уже прогретые утренним солнышком ступеньки высокого крыльца и беседовали. О научно-фантастических произведениях Александра Беляева, Ивана Ефремова, Обручева, Айзека Азимова, Рея Бредбери. Поэзии. Я пытался доказать, что Лермонтов несравненно поэтичней и понятней, чем Пушкин, на что Юрий Васильевич мудро советовал мне не сравнивать не сравниваемое. Говорили о силе воли, о Рахметове, декабристах и народовольцах. Как приятно было с ним общаться. Лучше слушателя не помню я в своей жизни.
Примерно в то время гениальный Юрий Иосифович Визбор сочинил шуточную песенку про технолога Петухова, где есть такие строчки – «А так же в области балета,
Мы впереди, говорю, планеты всей…
Не совсем прав был технолог Петухов. Мы были впереди ещё в шахматах. Вся страна постоянно что-то читала – в метро, в поездах и самолетах, а также играла в шахматы. Имена гроссмейстеров Михаила Таля, Михаила Ботвинника, Николая Крогиуса, Василия Смыслова и многих других, чемпионов Мира и Европы, были у всех на устах, наравне с именами хоккеистов и космонавтов.
Юрий Васильевич был незаурядным мастером игры в шахматы. Я так же не избежал шахматной эпидемии. Ходил в клуб, в шахматный кружок, но дальше третьего юношеского разряда продвинуться не смог.
Не раз играл с Юрием Васильевичем и большей частью, разумеется, проигрывал. Иногда, когда, сосредоточившись до предела, долго сопротивлялся, он великодушно предлагал «ничью», на что я радостно соглашался, расценивая её как победу.
Юрий Васильевич, справедливо считал игру в шахматы «гимнастикой» мозга, равно как физические упражнения, гимнастикой для тела. Об этом хорошо написал Николай Юрьевич.
В 1964 году моих родителей перевели работать в Саратов, куда годом раньше перебрались и Сурковы. Дружба «домами» продолжилась. Мы жили в однокомнатной квартирке на улице Международной, а Сурковы в частном доме пригородного села Елшанка. Сейчас это район города.
Я очень любил бывать у Сурковых. Неоднократно ночевал. Только спустя годы понял, что доставлял, тем самым, массу неудобств хозяевам… «О, юность – звук свирели!». Невнимательна и эгоистична!
В доме царила атмосфера уважения, творческой оживленности с доброжелательным духом соперничества. Этого мне тогда так не хватало в своей семье. Собственно, семьи то уже, практически, не было.
Коля рисовал. Вася играл на гитаре и тихим голосом пел песни бардов. Именно в его исполнении я первый раз услышал « Ну, что мой друг свистишь – мешает спать Париж?» Кукина и «Серёгу Санина» Визбора. Вася так же учился играть на мандолине, что мне было не понятно.
Нравилось ужинать у Сурковых. Нет, я не голодал. Скорее, напротив, но простая еда, которую готовил сам Юрий Васильевич, как-то: отварная картошечка с пережаренным лучком или зелёным лучком, квашенная капустка, плавленый сыр и сливочное масло, свежайший хлеб, были очень вкусными и сытными. А после ужина просмотр очень популярной тогда передачи краеведа Дмитрия Худякова, интеллектуальные игры, которые придумывал Юрий Васильевич. Ещё меня привлекала необыкновенная библиотека в доме.
Полные собрания сочинений классиков русской литературы, научная фантастика, произведения советских авторов. Всё это тогда можно было прочесть только в читальных залах многочисленных библиотек. Зачитывался допоздна Ефремовым и Аксеновым, Арцыбашевым и Буниным.
Регулярно ходили в цирк. Юрий Васильевич всегда фотографировал. Красочные представления ему явно нравились и «подзаряжали».

 
Последняя моя встреча с Юрием Васильевичем случилась в университетском городке, где-то в году 84-м.
Воспоминания об этом очень коротком эпизоде всегда тревожат мою душу и вызывают недоумение. Недоумение по поводу абсолютно парадоксального факта. Мы несколько лет проработали рядом – я в мединституте, четвертом корпусе, Юрий Васильевич в пятом корпусе. Встретились только единожды и встреча оказалась последней.
И ещё чувство вины, обусловленное тем, что почти два десятка лет Юрий Васильевич, живой и здоровый жил на окраине Саратова, много работал, а я не нашёл времени и душевных сил навестить его, поговорить, посоветоваться. Почему-то считал, что он уже ушел из жизни.
Это вторая моя жизненная ошибка. Судьба, в лице Юрия Васильевича Суркова совершенно уникального, очень образованного и очень проницательного человека, давала мне шанс грамотно построить свою жизнь, избежать тех непоправимых ошибок, которые он явно предвидел.
Я это точно знаю, вспоминая его внимательный и несколько тревожный взгляд, во время нашей последней встречи, когда восторженно рассказывал ему о своих грандиозных научных планах и жизненных целях.
Биография Юрия Васильевича вполне достойна книги.
Как долг Памяти, как отражение той Великой эпохи, в которой честно трудился учитель Сурков, мечтавший воспитать новое поколение людей, новой формации и ни в чем не изменивший себе. 
                                                                              
                                                                                                Незадолго до ухода....
 
В.Софьин.                 
Саратов 30.12.2021 г.
фото из семейного архива Сурковых и В. Софьина