Воскресные чтения на "Профмединфо". Н.Сурков. " НЕДРУГИ ПУШКИНА: ЧЕТА НЕССЕЛЬРОДЕ. Карл Нессельроде "

В лице его находили что-то птичье, совиное. За малый рост и субтильную фигуру называли карликом. Когда же сравнивали с его дражайшей половиной, отличающейся внушительными формами, и вовсе - «карманным мужем».
Однако в дипломатии, которой граф К.В. Нессельроде посвятил всю свою жизнь, пигмеем он, конечно, считаться не мог. Хорошо знакомый со всеми знаменитостями Европы, граф особенно близко сошелся с австрийским министром и дипломатом Клеменсом Меттернихом. Настолько близко, что в своем отечестве удостоился прозвища «австрийского министра русских иностранных дел».

Знаменитый Талейран, «хитрый лис» Наполеоновской империи, был ему другом и негласным пособником. Отдавал должное его уму и сам император Бонапарт.
Для русских же царей Нессельроде являлся в буквальном смысле незаменимой фигурой, в течение полувека, служа послушным проводником их политической воли, а порой и собственной (что случалось гораздо реже).
В то же время при своих высоких должностях, о которых речь еще впереди, сам имел множество подчиненных, включая немалое число известнейших русских людей.

                                                     
В его ведомстве служили, например, поэты: А.С. Грибоедов, Ф.И. Тютчев, А.С. Пушкин, В. К. Кюхельбекер, оставившие, между прочим, не самые лестные отзывы о своем начальнике.

Вот, кстати, какие строки адресовал ему Тютчев: 

Нет, карлик мой! Трус
Беспримерный!
Ты, как не жмися, как ни трусь,
Своей душою маловерной
Не соблазнишь Святую Русь…

Что касается Александра Сергеевича Пушкина, то забегая вперед, следует отметить: речь тут может идти об их взаимной с графом неприязни или, как минимум, недоброжелательности.
И наряду с этим немало имеется отзывов о Нессельроде, как о скромном и добром человеке, гостеприимном хозяине и умелом руководителе. Где же истина? Может быть, как всегда посередине? Попробуем разобраться.
Итак, родился Карл Роберт (или на русский манер - Карл Васильевич) Нессельроде в 1780 году в Лиссабоне, в семье немца католика и протестантки еврейского происхождения.
Отец его, Максимилиан Юлиус Вильгельм Карл Нессельроде-Эресгофен, потомственный граф Римской Империи был в то время русским посланником в Португалии, затем служил в той же должности в Пруссии. Мать, баронесса Луиза Гонтарь, была дочерью богатого купца из Франкфурта на Майне.
Крещение их сына состоялось в единственной протестантской церкви Лиссабона, находившейся при английском посольстве. Таким образом «маленький Нессельроде» получил на всю жизнь англиканское вероисповедание.
В шестилетнем возрасте только начинающий жить малыш лишился матери, а в восемь его высочайшим повелением записали в мичманы Российского флота. Но поскольку, будучи ребенком, он еще физически не мог служить, где бы то ни было, ему дали возможность спокойно обучиться в берлинской гимназии. Когда же Карлу исполнилось шестнадцать, он отправился в Россию, а точнее, прямиком в Кронштадт – на один из кораблей балтийского флота.
                                                               
К тому времени как раз закончилось царствование Екатерины II, и новый император Павел I, любящий вникать во всякие мелочи, принял участие в судьбе новоиспеченного мичмана, пожаловав его в свои флигель-адъютанты по флоту. Этому способствовало давнишнее расположение Павла Петровича к Нессельроде-старшему, приобретенное тем оказанием «в прежние годы каких-то услуг».
Однако, не успев не то что проявить себя чем-нибудь, а, судя по всему, даже и поплавать, незадавшийся «мореход» был, опять-таки высочайшей волей, переведен с чином поручика в… конную гвардию.
Очередное назначение могло бы показаться насмешкой (какой кирасир из лилипута, весящего не многим более, чем его кираса?!), если бы не флигель-адъютантство, оставленное за молодым офицером. Так или иначе, а безусый коротышка-конногвардеец через два года дослужился до полковника и в столь высоком звании, для не нюхавшего пороху воина, был пожалован в камергеры. Что ж, такая эквилибристика в чинопроизводстве была в эпоху Павла обычным делом!
Сменив воинскую службу на придворную (которой он, впрочем, занимался в основном и до этого), а тяжелый кавалерийский палаш на камергерский ключ, Нессельроде отнюдь не проиграл. И хоть и пишет в своих воспоминаниях, что не без сожаления покинул военную карьеру, верится в это довольно слабо. Как и в то, что он «имел счастье любить все, выпадавшие на его долю роды службы».
Что уж тут было лукавить – лучше всего, ему удавалось владеть пером. Чему способствовали и влияние отца-дипломата, и физическая его природа, и классическое образование в гимназии.
Нет, язык у него тоже был, что называется, «подвешен» (хотя на русском изъяснялся неважно), но природная осторожность, помноженная на опыт дипломатии, заставляла чаще держать его за зубами. Может быть, поэтому и удалось ему так долго усидеть в кресле министра и канцлера. Если Пушкин с некоторой гордостью писал о том, что «видел трех царей», то Нессельроде мог бы похвастать своим служением целым пяти (!) монархам.
Но обо всем по порядку. За четыре года правления сумасбродного Павла Карл Васильевич успел не только послужить в двух родах войск, но и оказаться пожалованным в камергеры, затем быть уволенным в отставку (вместе со многими другими, за чью-то, причем, провинность) и вновь принятым на ту же должность в 1800 году. Ему «повезло» приложиться к руке Павла Петровича в Михайловском замке 11 марта 1801 года, т.е., практически, в самый день его убийства.
Однако положение молодого камергера при новом престолонаследнике ничуть не пошатнулось. Высочайшее покровительство ему продолжилось и при Александре Павловиче.
И вряд ли стоит удивляться тому, что с известием о смене царствования к одному из европейских дворов, состоящих в родстве с императорской фамилией, был послан не кто иной, как Карл Нессельроде. Ему предстояло уведомить о произошедшей перемене герцога Вюртембергского – брата вдовствующей императрицы Марии Федоровны.
Именно в это время пребывания в Европе у Нессельроде оформилось решение связать свою судьбу с дипломатией. По пути заехав во Франкфурт к отцу, он, по собственному признанию, не без труда получил на то его соизволение. Старый службист, познавший в своей карьере «больше терний, чем роз» и не желавший подобной участи сыну, считал, что для дипломатической стези у того недостаточно знаний и дарований. Кто знает, но чего точно было не занимать младшему Нессельроде, так это терпения и настойчивости. А пополнением своих знаний, кстати, он занимался еще, будучи на военной службе.
Уверенный в своих силах, Карл обратился в Берлине к барону Криденеру, возглавлявшему тогда русскую миссию в Пруссии, с целью «выведать, не будет ли с его стороны препятствий, если по возвращении в Петербург он станет просить о назначении в его посольство». Тот не возражал, и дальнейшее было для Нессельроде, как говорится, делом техники. В Петербурге его прошение было сразу же подано молодому государю, тот передал его тогдашнему министру иностранных дел графу Панину для зачисления юноши в берлинскую миссию.
В августе 1801 года мы уже находим начинающего дипломата в Берлине, где под руководством барона Криденера он постигает азы дипломатии. Вместе с сыном барона они слушают лекции по публичному праву, читаемые в военной академии «знаменитым Ансильйоном».
Принятый бароном «до крайности радушно», Карл Нессельроде радуется жизни (черта свойственная ему в высшей степени). В своих воспоминаниях он отмечает: «Следующая за моим приездом зима была чрезвычайно блистательна в Берлине. Королева Луиза была в полном блеске красоты. Двор и высшее общество, соперничая, оживляли карнавал. Костюмированные и другие балы, спектакли любителей, обеды, следовали друг за другом с такою непрерывностью, что мы едва успевали вздохнуть. Дипломатический корпус не оставался позади. Он был составлен прекрасно и представил мне случай подружиться с отменными людьми, игравшими впоследствии роль в делах Европы».
Он постепенно становится вхож в кружок принца Людвига-Фердинанда, в кабинеты и аудитории ученых и публицистов.
В общем, пользуясь собственными словами молодого графа, «зима прошла приятно и назидательно».
Однако весной произошло событие, которое не могло не отразиться на служебной деятельности молодого дипломата: внезапная смерть постигла его непосредственного начальника и благотворителя барона Криденера (Нессельроде даже поселен был в его доме). Перестановки, последовавшие за этим и самое главное – назначение на место главы посольства некого барона Алопеуса, «сильно интриговавшего» в прошлом против отца Карла Васильевича, заставили последнего «перепроситься в Гаагу».
На смену страны постоянного пребывания у графа ушло не менее полугода. Переписку с Петербургом и утверждение приказов по министерству Нессельроде предпочел пережидать в поездках по Европе. Начав с Богемии, «оставившей самые приятные воспоминания», он заехал в Дрезден, где впервые и познакомился с уже упоминавшимся князем Меттернихом, бывшим в то время австрийским посланником в Саксонии. Это знакомство впоследствии будет только упрочиваться. Но это чуть позже, а пока граф использует в основном другие предоставившиеся ему возможности: проводит время в «венском обществе» на водах в Теплице, наслаждается музыкальными концертами в гостеприимных замках князя Лобковица и т.д. «С трудом оторвался я от этой восхитительной жизни, к которой, к тому же, примешалось немножко любви», - читаем мы в его мемуарах.
Перебравшись, наконец, зимой 1802 года в Гаагу, Карл Нессельроде поступает в распоряжение русского министра графа Штакельберга, принявшего его «благосклонно, хотя несколько сурово». Заметим в скобках, что эта «суровость», на наш взгляд, вполне оправданна: кому понравится уж очень откровенная медлительность подчиненного в пути к месту назначения (выехав осенью из Берлина и делая продолжительные остановки то у отца во Франкфурте, то у кузена в Дюссельдорфе, Нессельроде прибыл в посольство только под Новый год).
В процессе ежедневной напряженной работы отношения начальника и молодого подчиненного выровнялись. Карл Васильевич, по его словам, охотно погрузился во внутренние дела недавно созданной в этой части Голландии Батавской республики. Обращая внимание на непримиримое противоборство двух основных голландских партий: республиканцев и приверженцев монархии оранжистов, он подчеркивает, что основу хорошего общества составляли именно последние. От оранжистских семейств, по его словам, получал основную поддержку и дипломатический корпус.
Интересно, что в качестве примера, среди прочих знакомых ему фамилий, он называет и фамилию Геккернов.
Уж, не там ли, не в тех ли годах следует искать истоки той будущей крепкой дружбы, что позднее связывала семью Нессельроде с голландским посланником в России бароном Геккерном и его приемным сыном Дантесом, первыми врагами Пушкина?
Между тем вскоре спокойному течению работы русского посольства, как, впрочем, и других политических структур Батавской республики наступил конец. Бонапарт свергнул местное правительство, заменив их своими марионетками – в Европе начался двенадцатилетний период войн и прочих бедствий. Голландия оказалось первой на очереди в наполеоновских планах.
Вскоре Нессельроде было доверено замещение посла Штакельберга, отбывшего в отпуск. Молодой дипломат получил возможность «в первый раз летать на собственных крыльях». И по его признанию смотрел «на это событие как на истинное счастье». Депешами его в Петербурге оказались довольны, о нем узнал сам министр, и все решили, что «его можно употреблять в дело».
И «дело» это, надо сказать всё усложнялось и видоизменялось в соответствии с изменением внутриполитической обстановки (как мы бы сказали сейчас – геостратегической ситуации). Когда Наполеон Бонапарт двинул войска на южную Германию, а армии коалиции северных держав, т.е. России, Австрии и Англии, попытались им противостоять, кончилось это тем, что Петербургу пришлось отозвать Батавское посольство. Оставаться в Гааге «елико возможно» было приказано лишь графу Нессельроде, который должен был «за спиной

Французских армий» извещать о том, что делается у них в тылу. Положение начинающего дипломата и впрямь оказалось «щекотливым». А после поражений наших войск под Ульмом и Аустерлицем ему, по его же словам, «приходилось весьма жутко». Выручали «добрые голландцы» (возможно, в их числе и Геккерны).
Эта полу-шпионская деятельность Нессельроде продолжалась до 1806 года, до перевода его вместе с начальником Штакельбергом в Берлин. Но и после этого наш герой не прекратил выполнять отдельные задания разведывательного порядка. Так, ему было поручено объехать южную часть Германии для сбора сведений о числе и расположении там французских войск. При этом конечно не стоит думать, что граф-дипломат рисковал свободой и жизнью, как какой-нибудь обыкновенный лазутчик. На тот момент на территории центральной Европы действовали условия заключенного недавно Пресбургского мира. К тому же собирал он необходимую информацию, главным образом, из общения со своими многочисленными знакомыми в Теплице, Дрездене и Праге. Но, так или иначе, задворки французской и австрийской империй Нессельроде изучил хорошо.
С концом очередной военной кампании прекратилось на время пребывание Карла Васильевича в посольстве Пруссии.
Его в качестве чиновника министерства иностранных дел прикомандировывают к главнокомандующему русской армией фельдмаршалу Каменскому.
                                                                   
Став очевидцем одной из кровопролитнейших битв при Прейсиш-Эйлау, граф участвует и в красочной церемонии подписания Тильзитского мира, когда Наполеон и Александр I встретились на плоту посреди Немана, ввиду парадных строев обеих армий. Правда, вся дипломатическая деятельность будущего канцлера свелась тогда лишь к переписыванию набело трактата, но и этот факт свидетельствует, насколько он, в свои 27 лет, окунулся в гущу исторических событий. Нессельроде довелось стать участником и знаменитого Эрфуртского «свидания императоров», состоявшегося в конце 1808 года.
В промежутках между вышеперечисленными событиями Карл Нессельроде проводит несколько месяцев с особой миссией в любимой Вене. Помимо ознакомления Венского двора с последствиями Прейсиш-Эйлауской битвы, ловкий дипломат приятно проводит время в венском обществе, «изобиловавшим восхитительными женщинами». Мы уже имели случай убедиться, что графу ничто человеческое не было чуждо, в том числе, разумеется, и любовь. Как видно, не сдерживал он своих эмоций и на этот раз: «То была смесь Австриек и Полек; между последними особенно обращала на себя Замойская…».
Гораздо назидательнее (выражаясь его же словами) Нессельроде использует время пребывания в русском посольстве в Париже, куда его назначили сначала советником к графу П.А. Толстому, а затем к князю Куракину. Позднее сам он признавался: «Счастье мое, что так случилось: назначение мое в Париж послужило источником прекрасной, обширной карьеры, мне Богом дарованной».
Если под началом Толстого Карл Васильевич излагал на бумаге содержание разговоров графа с Наполеоном и редактировал депеши в Петербург, то позднее, при Куракине к депешам добавилась отдельная переписка. При этом переписка, основанная на разговорах Нессельроде с Талейраном, велась за спиной посла: ни сам Куракин, ни министр иностранных дел ничего не подозревали о ней.
То есть, сведения, сообщаемые Талейраном и предназначенные для императора Александра, Нессельроде передавал через посредника М.М. Сперанского. Этакая «четырехходовка» и тайная комбинация!
Член Государственного совета и государственный секретарь Сперанский был тогда «обличен высочайшим доверием». И по праву считался крупной величиной, одним из столпов государства, каких мало было на российском политическом горизонте того времени. Однако перед самым началом Отечественной войны, в марте 1812 года он был арестован по подозрению в шпионаже в пользу Франции и выслан из центральной России.
Удивительно, но это событие никак не отразилось на карьере удачливого дипломата, считавшего, между прочим, Сперанского «главной своей опорой у государя». Любили все-таки немцев Романовы (даром, что сами были наполовину немцами)!
Между тем вернемся к нашему повествованию. Когда людям дальновидным, к которым Карл Васильевич, не без основания причисляет и себя, стала понятна неизбежность новой большой войны с Наполеоном, он решил покинуть столицу Франции и отправился через Вену в Петербург. В Вену его тянуло, видимо, не меньше, чем на берега Невы. Как он мог не заехать к новому главе австрийского посольства князю Меттерниху, с которым к тому времени, судя по всему, крепко сдружился? Итогом общения со старшим другом и учителем явилась записка Нессельроде о положении дел, которую он и представил на высочайшее рассмотрение, прибыв в Петербург.
Государь принял своего «секретного агента» милостиво и назначил статс-секретарем. В ходе рандеву император поведал Нессельроде, что в предстоящих военных действиях ему, как будущему главнокомандующему армиями, понадобится молодой человек, способный всюду сопровождать его верхом и заведовать всей политической перепиской. Выбор его величество решил остановить на нем.
Новый статс-секретарь сразу же начал заниматься государевой перепиской между Россией и Францией, и продолжал это занятие вплоть до окончательного разрыва их отношений в начале 1812 года.
Примерно в те же дни знаменательное событие случилось у Нессельроде на личном фронте: он женился на Марии Дмитриевне Гурьевой.
                                           
Брак был выгодным, поскольку избранница его была дочерью министра финансов графа Д.А. Гурьева, богатейшего и влиятельнейшего человека. Забегая вперед скажем, что, несмотря на разницу с женой в силе характера (Мария Дмитриевна, как считали, была его повелительницей), да и в физических кондициях, граф признавался в «37 годах счастья с ней».
Тем временем в Европе продолжали развиваться роковые события. Наполеон скапливал войска для нападения на Россию, заключил союзные договоры с Австрией и Пруссией, и в начале июня французская армия перешла Неман, вторгшись на нашу территорию.
Рескрипт о нападении без объявления войны, а также о нашем временном отступлении был сочинен непосредственно Нессельроде. Затем графу было приказано оставаться в отступавшей с арьергардными боями армии Барклая-де-Толли. Вскоре после сражения под Витебском Карл Васильевич был отозван в Петербург. Там занятия его во время знаменательных военных событий заключались лишь в написании «по приказанию государя» некоторых нужных бумаг.
Участие в «великих делах» началось для Нессельроде уже после отступления Наполеона из Москвы, а потом и из России. Достигнув с армией и государем пределов Западной Европы, он, как начальник походной императорской канцелярии, ведет переговоры с союзниками, присутствует на конференции, организованной Меттернихом, вызвавшимся стать посредником между Наполеоном и «северными державами».
Нессельроде повезло даже участвовать в знаменитом наступлении на Париж и последовавших затем событиях. Так, вместе с полковником, будущим декабристом М.Ф. Орловым и французскими офицерами он готовит акт о капитуляции Парижа и ведет переговоры.
В том же году, успешно завершив все процедуры подписания мирного договора с Францией, обессмертившие, по его словам, царствование императора Александра, граф возвратился в Петербург, где сменил, наконец, одряхлевшего канцлера Румянцева.
Титул его был поначалу скромен: статс-секретарь, заведующий коллегией иностранных дел. В 1816 году высочайшим повеленьем Нессельроде назначен управляющим Коллегией иностранных дел. С этих пор все конгрессы и конференции, на которых присутствуют императоры, придерживавшиеся Священного союза, - его непосредственное дело. Имея за плечами неоценимый опыт Венского конгресса, он сопровождает Александра I и в Аахен, и в Троппау, и в Лайбах с Вероной. И не просто сопровождает, а участвует в утверждении международных договоров. Его подписи стоят под важнейшими конвенциями того времени.
В то время, когда граф был не в отъезде, служебным местом его являлись обширные апартаменты в длинном двухэтажном здании с колоннами на Английской набережной. Здесь размещалась Коллегия иностранных дел.
 
Это сюда сразу же по окончании Царскосельского Лицея, а именно 13 июня 1817 г., пришел определенный «по дипломатической части» Александр Пушкин, чтобы представиться статс-секретарю К.В. Нессельроде. Не трудно вообразить, как могло происходить данное рандеву. Вот молодой жизнерадостный человек, счастливый тем, что перед ним открыты теперь все пути и дороги (к тому же он – начавший приобретать известность поэт!) заходит в просторный кабинет с окнами на Неву. Маленький хозяин рабочего кабинета целиком утопает в креслах, несколько даже теряясь среди висящих по стенам больших с золочеными рамами императорских портретов. Вельможный начальник смотрит сквозь стекла очков острыми глазками на улыбающегося неизвестно чему нового подчиненного и кивает своей небольшой головкой – в знак одобрения. В этом состоит вся процедура представления. Ну, может быть, произносит несколько дежурных напутственных слов.
Коллежский секретарь Пушкин пока не интересует Нессельроде, но это «пока» продлится недолго, до 1820 года.
А до этого срока каждый из них продолжает идти своей дорогой.
Нессельроде курирует работы по западному направлению внешней политики Российской Империи и получает за ее успехи награды: алмазные знаки к заслуженному ранее (1814 г.) ордену Святого Александра Невского - в 1817 г., орден Святого Владимира 1-й степени - в 1818 г., а также иностранные награды, которых у него в два раза больше (факт, заставляющий задуматься!).
Справедливости ради следует заметить, что Карл Васильевич не все время «горел» на работе: частенько и подолгу он бывал в отпусках. Проводя время либо за границей, либо в собственных имениях, которые у него были разбросаны чуть ли не по всей матушке России. Так, в 1818 году, к примеру, статс-секретарь отправляется отдохнуть от дел в свое саратовское имение Царевщина.

В общем, ведет жизнь распланированную, размеренную.
Чего не сказать о молодом Пушкине. Театры, балы, встречи с друзьями закружили его в едином столичном водовороте. А там и вечерние пиры с шампанским и молодыми Лаисами, и стихотворные экспромты-эпиграммы, и дерзкие (во славу вольности) проказы. Однако Пушкин никогда бы не состоялся, как великий поэт и писатель, если бы тогда уже не мог сочетать со всем вышеперечисленным напряженную работу над стихами (он заканчивал в то время «Руслана и Людмилу»), серьезные политические разговоры с видными учеными и мыслителями – с будущими декабристами, например, или с Н.М. Карамзиным.
Тем временем «либеральные шалости» поэта дошли до царя, и весной 1820 года на его небосводе сгустились «громоносные» тучи. Неминуемая «буря» предстала в виде высылки «дерзкого» поэта в южные губернии Империи.
Тут уж Карлу Васильевичу Нессельроде не удалось остаться в стороне: под его надзором и по согласованию с ним происходила вся организация этой полу-командировки, полу-ссылки провинившегося подчиненного. Нет, он не хлопотал перед государем императором о смягчении вынесенного решения (поскольку как убежденный монархист и угодливый царедворец, безусловно, был с ним согласен). Этим занимался другой управляющий Коллегией иностранных дел, отвечающий за восточные дела (фактически второй министр иностранных дел) граф И.А. Каподистрия. Вот тот сочувствовал Пушкину.
Тремя годами позже Нессельроде, будучи уже в ранге министра иностранных дел, вновь вынужден был вспомнить об опальном поэте. Теперь уж его стал донимать письмами новороссийский генерал-губернатор и полномочный наместник Бессарабской области граф С.М. Воронцов, требующий «избавить его от Пушкина», переведенного к тому времени в штатные сотрудники его канцелярии. Такими же посланиями наместник заваливал П.Д. Киселева и Н.М. Лонгинова. Постепенно усилиями этих вельмож судьба Пушкина была решена. Поэт был исключен из службы по ведомству иностранных дел и выслан в родовое имение Михайловское. Конечные решения исходили, безусловно, от императора Александра I, бывшего, как известно, злопамятным (он так и не простил Пушкину юношеских эпиграмм на свою персону). Новоявленному министру оставалось лишь продублировать приказания его величества и проследить за их исполнением. Дипломат Нессельроде не усугублял участи поэта Пушкина в отличие, скажем, от некоторых других высших чиновников.
В то время, если и было что-то личное между этими двумя людьми, то оно еще не оформилось в явное противостояние.
Другое дело, когда началась Николаевская эпоха. Когда политический вес Нессельроде при новом императоре стал только расти: он был включен в состав Верховного уголовного суда над декабристами, в 1829 году Николай присвоил ему звание вице-канцлера, вознаградив, таким образом, за Туркманчайский мирный договор и урегулирование отношений с Персией.
Во второй половине двадцатых годов, когда Пушкин вновь появляется в Петербурге бывший его начальник уже – признанный авторитет в вопросах внешней политики. По своим взглядам он закоренелый консерватор и монархист, «больший легитимист, чем сам Николай I». Позиции и взгляды их с императором все более сближаются. То ли опытный дипломат в самом деле «оставлял собственное мнение» на пороге царского кабинета, то ли «умел во время стушеваться», как о нем говорили недоброжелатели (а их у него во все времена бывало множество), но им на самом верху оставались все более довольны.
И по мере того, как происходило указанное сближение, расширялась пропасть между Нессельроде и Пушкиным, вынашивающим совершенно другие идеи внутреннего развития России. К тому же Пушкин видел, как (и за счет кого) непомерно богател вице-канцлер и член Государственного совета. Поэту приходилось бывать в квартире графа, расположенной в восточном крыле здания Генерального штаба. Жилые апартаменты четы Нессельроде насчитывали 50 комнат, сплошь украшенных дорогими картинами, вазами, мебелью, гобеленами и прочими предметами роскоши.
Росли и землевладения «любителя сельскохозяйственных новшеств» Нессельроде. В 1833 году Пушкин, недавно вновь устроившийся в Коллегию иностранных дел для работы в исторических архивах, сделал такую надпись в своем дневнике: «Кочубей и Нессельроде получили по 200 000 на прокормление своих голодных крестьян. Эти четыреста тысяч останутся в их карманах. В голодный год должно стараться о снискании работ и о уменьшении цен на хлеб… . В обществе ропщут, - а у Нессельроде и Кочубея будут балы (что также есть способ льстить двору)».
Да, на дворцовых приемах и балах Карл Васильевич умел себя подать: обычный сюртук сменял тогда мундир «темно-зеленого сукна, с красным суконным воротником и с красными обшлагами. На воротнике, обшлагах, карманных клапанах, под ними, на полах, по швам и фалдам – золото. По борту на грудке вьются у него шитые бранденбурды (витые шнуры). На новеньких пуговицах сияют птичьи головки – государственный герб». Князь П.В. Долгоруков оставил довольно резкую характеристику нашего персонажа: «Нессельроде был отменно способным к ведению обыденных, мелких дипломатических переговоров. Но зато высшие государственные соображения были ему вовсе чужды… Ленивый от природы, он не любил ни дел, ни переговоров; его страстью были три вещи: вкусный стол, цветы и деньги…». Что касается стола, то эта «Нессельродова страсть» подтверждалась многими. При своей миниатюрной комплекции граф обладал отменным аппетитом, причем любил поесть вкусно с многократной переменой блюд, с дорогим вином, т.е. был настоящим гурманом. Более того, он хорошо разбирался в кулинарии и сам изобретал рецепты разнообразных блюд. Неслучайно в повести «Левша» Н.С. Лесков вывел графа под комическим именем «Кисельвроде». Были в арсенале дипломата-гастронома и кисели, и «пудинг Нессельроде», и «суп Нессельроде».
Но все эти «милые» привычки и эпикурейские «человеческие» наклонности министра вряд ли могли в глазах Пушкина перевесить главные черты его как государственного деятеля: ненависть ко всякому освободительному движению (в т.ч., враждебное отношение к греческому народному восстанию), непризнание целесообразности освобождения крестьян и т.д.
В свою очередь и Нессельроде был готов видеть в Пушкине лишь бунтаря и смутьяна. Поэтому в январе 1837 года в дни роковой дуэли, он безоговорочно занял сторону Геккернов, столь дорогих его сердцу еще со времен службы в Гааге.
Эпикуреец Нессельроде пережил Пушкина на двадцать пять лет. Сделался в 1844 году канцлером, достигнув высшей строчки Табели о рангах. Просидел в кресле фактического министра иностранных дел более чем, кто-либо другой – сорок лет, и был уволен с этой должности Александром II. Умер тихо и спокойно, пожелав всем прожить такую же счастливую жизнь, какую прожил он. И это несмотря на приписываемые ему многими российское вмешательство в австрийские дела с целью подавления венгерского восстания, изрядная доля вины в поражении России в Крымской войне, противодействие нашим экспедициям в освоении Дальнего Востока и т.д.

Похоронен Карл Нессельроде на Смоленском кладбище Санкт-Петербурга


  Н. Сурков